Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

артисты-“старатели”, в те годы часто выезжавшие за рубеж и с ее смертью исчезнувшие с мировых подмостков. После окончания гастролей такой “старатель” — чаще женщина — обходил всех актеров “с шапкой”, собирая по 100 долларов “на Катю”, — а не дашь, в следующий раз не поедешь. Мне это рассказывали артисты оркестра народных инструментов на гастролях в Англии. Собирала у них дань подруга Фурцевой, певица нашего театра по прозвищу “Катькина мочалка” (та ходила с ней вместе в баню). Она часто ездила именно с этим коллективом. От хозяйки были у нее специальные инструкции, так что она знала, что покупать, набивала барахлом несколько чемоданов и волокла в Москву».

Начиная с 1960-х годов гастроли творческой богемы в капстранах превратились в неиссякаемый источник доходов не только Советского государства, но и чиновников. Желающих брать взятки борзыми щенками у нас испокон веку было хоть отбавляй, в том числе и за возможность выезда за границу. Взяточники сидели в Госконцерте, находившемся в Москве на Неглинной улице. Каждую страну курировал тот или иной столоначальник, решавший — пускать или нет?

Систему взаимоотношений обрисовала Плисецкая: «Достоин ли артист быть приглашенным? Политически зрелое ли он лицо? Ну и так ли уж приветливо улыбнулся столоначальнице, курирующей, скажем, Германию с Австрией, при последней встрече? Сообразит ли, что из милостиво оставленной после госпоборов суммы нужно отчислить хорошенький куш на подарки благодетельнице-столоначальнице? Сообразит ли вежливым шепотком поинтересоваться, в чем особая нужда у благодетельницы сегодня вышла? Догадается ли, что нужно запастись размерами на зимние сапожки, летние лодочки, теплое пальтецо, плащик? Справится ли, какую из французских парфюмерий та более всего почитает?

А контакты у застенчивых кураторш с далекими импресарио самые доверительные и рабочие. Несколько циничных импресарио, самодовольно похохатывая, вслух припечатывали: “Этот госконцертовец-столоначальник у меня на ежемесячной зарплате, не в рублях, разумеется. Этой я квартиру кооперативную выкупил…” <…> При каждом директоре Госконцерта, а сменилось их на моем веку уйма, алчность губила, — замдиректор из органов КГБ официально прикомандированный. Вот уж были персонажи, ценители изящных искусств, я вам скажу… Помяну одного — замдиректора Госконцерта СССР товарищ Головин, придя на работу в учреждение культуры, внезапно оказался собирателем-коллекционером новых костюмов. Откуда у крестьянского сына такое барское хобби? Любил, пролетарий, материалец приглядеть, оттенки подобрать, на примерки походить. И все на Пятой авеню, на Стренде. Мне рассказывал Юрок, что после каждого визита Головина в Америку в юроковскую контору приходил кругленький счет за пошивку семи-десяти дорогих костюмов. Юрок безропотно счета оплачивал. Бизнес так бизнес. Совсем чертовщиной было то, что в свой кабинет на Неглинную, 14, являлся товарищ Головин всегда в одном и том же сероватом залоснившемся костюме. Скромно. По-ленински. Ночами, что ли, примерял он свои новые костюмы, как гоголевский поручик сапоги? Брал человек взятки, брал. Но… борзыми щенками, по-сегодняшнему — новыми костюмами…»

Не только перворазрядные, но и прочие музыканты-исполнители, как бы их ни унижали в Госконцерте, без зарубежных гастролей обойтись не могли и по творческим, и по материальным соображениям. В СССР максимальная ставка за сольный концерт для Ростроповича, Рихтера, Ойстраха ограничивалась 180 рублями (для певиц уровня Вишневской, Образцовой, Архиповой она составляла 200 рублей). А в Америке за один концерт они могли в 1970-х заработать 200 долларов, притом что импресарио платил Госконцерту пять тысяч долларов за концерт, то есть в 25 раз больше, чем гонорар артисту. Ростропович за два месяца в Америке мог дать 25 сольных концертов, несложно подсчитать, таким образом, его месячную зарплату за рубежом (годика два поездишь — и на кооператив заработаешь!) и ту большую часть заработка, что оттяпало себе родное отечество. В 1960-х годах Вишневская и Ростропович как минимум трижды, в 1965, 1967 и 1969 годах, гастролировали по США вместе. Поэтому, когда они остались в Америке, их состояние стало расти огромными темпами — нахлебников из Госконцерта кормить-то не надо, да и министра культуры в Америке почему-то нет (кто же ею руководит?). Интересно, что если певец или музыкант выезжал не в сольный тур, а вместе со своим театром, то он получал те же десять долларов в день, как и все остальные гобоисты и валторнисты. Такова была система.

Естественно, что тот или иной народный артист СССР — выдающийся скрипач или виолончелист, не решившийся остаться за границей, тратил заработанную валюту на то, чтобы хоть как-то улучшить условия своего существования на родине. Те же Вишневская и Ростропович, пока имели возможность выезжать за границу и работать там, привозили оттуда все, что можно: мебель, посуду, белье, холодильники, машины, рояли, одежду, нитки, растворимый кофе, колбасу, кастрюли, стиральный порошок, краску, доски и крышу для дачного домика (иностранные таможенники, наверное, сильно удивлялись содержимому их чемоданов и контейнеров).

Окружать себя всем импортным было не только престижно, но и удобно. Так чего же стесняться? Например, квартира «первой скрипки мира» Давида Ойстраха на Земляном Валу была под завязку забита бытовой японской и немецкой техникой, привезенной хозяином с гастролей, из которых он не вылезал. Последнее обстоятельство и привлекло воров-домушников, в течение четырех (!) ночей выносивших все, что можно, а именно: японские магнитофоны и транзисторные приемники, фотоаппараты, переносной цветной телевизор, золотых украшений четыре килограмма (золотой портсигар от президента Турции, бриллиантовые запонки от королевы Бельгии Елизаветы, золотые шахматы и т. д.), а еще 120 тысяч долларов. Скрипач-виртуоз хранил весь гастрольный заработок под матрасом. Сыщики МУРа выиграли незримый бой с рецидивистами и вскоре вернули похищенное выдающемуся советскому музыканту. Но это уже другая история…

В разгар развитого социализма из радиоприемников и с телеэкранов широко разливалась песня Александры Пахмутовой на слова Николая Добронравова «Малая Земля», которую наперегонки принялись исполнять звезды советской эстрады. Ожидание артистов да и авторов было объяснимо — хотя бы одному зрителю на кремлевском концерте песня точно понравится, не говоря уже о его коллегах по работе и друзьях-однополчанах. Так и вышло, песня стала лауреатом телевизионного конкурса «Песня года 1975» и исполнялась вплоть до 1982 года и могла бы кануть в Лету вместе с другими подобными проявлениями любви творческой интеллигенции к дорогому Леониду Ильичу. Тем не менее не весть какой музыкальный шедевр, но эта песня осталась в памяти именно благодаря своему тексту, в первом куплете говорится:

Малая Земля. Кровавая заря…

Яростный десант. Сердец литая твердь.

Именно последние три слова и заставляют до сих пор ломать голову — что имел в виду автор текста? При чем здесь сердце и почему оно литое? Ведь человеческое сердце должно биться. И каким образом оно превращается в твердь? Не будучи в силах ответить на столь сложные вопросы, я как-то обратился по этому поводу к поэту Константину Ваншенкину. Старый поэт-десантник (а